Неточные совпадения
Но она, вдруг вспыхнув, как огонь в темноте, привлекла
с поразительной быстротой необыкновенное обилие утешительных
мыслей; они соскальзывали
с полузабытых страниц прочитанных книг, они как бы давно уже
носились вокруг, ожидая своего часа согласоваться.
Теперь, Верочка, эти
мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти
мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти
мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих
мыслей, а сама развивала твои же
мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить
с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
— Мы, как торопливые люди, слишком поспешили
с нашими мужичками, — заключил он свой ряд замечательных
мыслей, — мы их ввели в моду, и целый отдел литературы, несколько лет сряду,
носился с ними как
с новооткрытою драгоценностью.
Он знает, что в то время, когда его
мысли носятся вместе
с охлажденною землей вокруг солнца, рядом
с докторской квартирой, в большом корпусе томятся люди в болезнях и физической нечистоте; быть может, кто-нибудь не спит и воюет
с насекомыми, кто-нибудь заражается рожей или стонет от туго положенной повязки; быть может, больные играют в карты
с сиделками и пьют водку.
Нельзя долго
носиться с одними и теми же
мыслями: они передвигаются постепенно, как стеклышки калейдоскопа… смотришь: уж образы совсем не те перед глазами.
Он видел, как все, начиная
с детских, неясных грез его, все
мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в глазах его целые города, как целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая
мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в миг зарождения; как, наконец, он
мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми созданиями, как он
носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается в пыль и прах, без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
— Удивительно, — отвечал поэт. — Как! Чужая
мысль чуть коснулась вашего слуха, и уже стала вашею собственностию, как будто вы
с нею
носились, лелеяли, развивали ее беспрестанно. Итак для вас не существует ни труда, ни охлаждения, ни этого беспокойства, которое предшествует вдохновению?.. Удивительно, удивительно!..
Не то на
мыслях у него
носилось — Фленушка, одна Фленушка всю дорогу у него
с ума не сходила.
После одной из таких поездок Степан, воротившись со степи, вышел со двора и пошел походить по берегу. В голове у него по обыкновению стоял туман, не было ни одной
мысли, а в груди страшная тоска. Ночь была хорошая, тихая. Тонкие ароматы
носились по воздуху и нежно заигрывали
с его лицом. Вспомнил Степан деревню, которая темнела за рекой, перед его глазами. Вспомнил избу, огород, свою лошадь, скамью, на которой он спал
с своей Марьей и был так доволен… Ему стало невыразимо больно…
И Лыжин мысленно
носился по московским улицам, заходил в знакомые дома, виделся
с родными, товарищами, и сердце у него сладко сжималось при
мысли, что ему теперь двадцать шесть лет и что если он вырвется отсюда и попадет в Москву через пять или десять лет, то и тогда еще будет не поздно, и останется еще впереди целая жизнь.
Носились ли в
мыслях Владислава ожидания скорого, сладкого свидания
с обожаемою им женщиной, или природа настраивала его к тяжелому предчувствию, знал один Бог.